Идите нахуй из моего Подгорода!
День рождения пережит, теперь можно заняться делами (или не совсем делами). Первое, что я обещала - квента Юппи.
Предисловие - квента писалась несколько дней и в соавторстве. В таком формате ранее писать мне не доводилось, но получилось вполне неплохо.
Предупреждения: много букв, мат, отсутствие логики.
В маленькой, но гордой семье родился сочный персик потенциально с двумя дынями. Потенциал проявит себя позже. На этом пролог можно закончить и начать, наконец, повествование
Елизавета Бриенна Алисия фон Тарт с Сапфировых островов (здесь и далее – ЁБА/Персик) родилась в волшебном краю, не омраченном ядовитыми парами цивилизации. Это был один из небольших островов той гряды, к которой стремятся в своих мечтах все путешественники. Когда рождается день, нежные розовые лучи юного солнца легко касаются живописных вершин <ебаных> островных гор и украдкой пробираются сквозь неплотно задернутые шторы в небольшую, но опрятную комнату, которая может принадлежать только чистой душой девушке. Озорные лучи щекочут щеку персика <с потенциальными дынями>, который нежится в своей теплой кровати. Потревоженный шалостями солнца персик не собирается лежать в кровати и праздно дожидаться, когда вырастут дыни, а пробуждается, чтобы присоединиться к чайкам, которые прославляют своим мелодичным криком красоту нового божьего дня.
Этот персик родом из благородной, уходящей своими корнями глубоко в землю истории, семьи, но по вине злого рока обедневшей и вынужденной трудиться не покладая рук, чтобы поддержать свое достоинство, ведь, несмотря на свое несчастное положение, этой семье нельзя отказать в гордости, которая знаменем развивается над непреклонными головами ее членов. ЁБА росла нежным цветком персика, чьи лепестки не были запятнаны ни каплей грязи, которой так много на раздолбанных дорогах нашей жизни. Она жила в волшебном мире детства, покуда ей не исполнилось семнадцать, когда пронзительный, пробирающий до костей ветер пронесся по островам, принеся с собой нечестивого, но прекрасного лицом юношу, чья душа давно пребывала в лапах Сатаны. Они встретились случайно, по крайней мере, в это искренне верило чистое сердце персика, но в действительности же юноша, чье имя было Мэттью <Пидор> подстроил их встречу: накануне в таверне, где он вливал в себя бочонок пива за бочонком, он подслушал разговор о благородной девушке, и хотя он и был неглуп, ум его омрачила корысть и в его воспаленном мозгу слово «благородство» влекло за собой и слово «богатство». Он решил, что молодой персик несказанно богата, к тому же наивна и будет отличным источником доходов на всю его жизнь, если он женится на ней.
Юный <Пидор> с первого же взгляда заставил созревшие дыни персика тяжело вздыматься в тугом корсете: несомненно, это была первая любовь, которая поразила ее сердце.
Близился день свадьбы. Волею случая Мэтью узнал, что кроме благородства, гордости и честности, семья ЁБЫ ничем не богата, а эти понятия стоили для него столько же, сколько навоз на подошвах его начищенных до блеска ботинок. Он ничем не выдал своей осведомленности и в ночь перед венчанием, под покровом темноты пробрался в комнату персика, через то же самое окно, через которое лучи солнца прибегали будить девушку. Воспользовавшись ее наивностью, он ее трахнул и спер все фамильные драгоценности, которые хранились в ее комнате и сбежал поутру, когда лучи нежного солнца еще не успели поймать его.
В жизни персика же наступила черная полоса: ее жизнь в мгновение ока разбилась на тысячу мелких осколков. Гордое семейство, узнав, что цветок персика сорван, растерзан, смят и выброшен в придорожную канаву, куда не заглядывают даже лучи солнца, изгнало ее из своего лона, как изгоняли из города еретика, преданного анафеме.
С тех пор у ЁБЫ началась совершенно другая жизнь: жизнь, полная приключений, странствий, неожиданных встреч и расставаний. Впрочем, кого мы обманываем. Персика ждал ушат полный помоев, каждое утро выливаемый из окна портовой таверны, под которым, среди грязных коробок и кошачьих трупиков, она нашла свое новое пристанище. Каждое утро теперь просыпалась она куда раньше, чем появлялись лучи солнца, уже не ласкового, но палящего, ибо после ее позора даже небесное светило отвернулось от нее. Персик с разбитым сердцем, но зрелыми дынями выживала в жестоком мире портовых улиц. Ни разу ее честь не была запятнана, так как украденный острый нож из лавки хлебопека словно говорил каждому: «Не подходи, а то сдохнешь, сука!». И они не подходили, бежали сломя голову, подскальзываясь в нечистотах, ломая себе бычьи шеи, падали в воду. Вскоре персик поняла, что ножом можно не только легонько тыкать в мягкие ткани, хотя это и было ее любимым занятием в этой новой жизни. Все искуснее становилась она, орудуя этим ножом и в миру, и в пиру: потроша очередную рыбину или отпугивая особо рьяного моряка, она была изящна и смертоносна, в то время как дыни ее тяжело вздымались от приложенных усилий.
Прошло много лет, кожа персика загрубела, душа покрылась коркой льда – ничего не осталось от той девушки, пробуждавшейся так невинно и робко когда-то, она была ожесточена этим миром и мир, не видя другого исхода, отвечал ей тем же.
Однажды, когда небо заволокло тучами, из которых шел беспощадный секущий дождь, жизнь персика снова изменилась. Жестокая ирония состояла в том, что колесо ее судьбы, совершив очередной оборот, нос к носу столкнуло ее с прошлым. Прошлое было облачено в богатый купеческий корабль, по трапу которого персик неуверенно шла, не зная зачем. Это судьба, несомненно, да вот только она пока не знала об этом. Стражник корабля хотел уже выкинуть дурно пахнущую и грязную героиню, но тут случился ключевой поворот этой истории. На трапе возник, словно из ниоткуда, Мэтью! Он не узнал ее, брезгливо пошевелив усом. Сердце девушки заколотилось в груди, подлетая к горлу, она начала задыхаться.
- <Пидор>! – вскричала она, не помышляя пока что ни о чем дурном. Но Мэтью, уже заметно погрузневший и холеный ответил ей лишь презрительным взглядом. Рядом с ним шла девушка – не старше персика – такая же юная и непорочная. Но разве можно остаться непорочной рядом с этим чудовищем? На белой шее висело фамильное ожерелье ЁБЫ, и это ожерелье сыграло роковую роль в ее жизни, жизни уже не такого юного <Пидора> и жизни персика.
- Как мог меня ты обмануть, повергнув в смрадную пучину? – спросила персик трагично и даже дыни немного опали. – Как смеешь ты сейчас стоять и рожей красною сверкать, не зная, что пережить мне довелось?
- Я думал, ты подохла под забором, - отвечал он ей.
Именно тогда персику открылась истина – невинности и драгоценностей не вернешь, но, главное, он никогда не любил ее. Сердце девушки было разбито, напрасно ночами она тешила себя надеждой, что ему пришлось уехать, что все происходящее с ней за эти годы – временные трудности на пути к царству света.
- Мерзавец, - крикнула она так, что даже трупики соседствующих с ней кошек услышали ее, - ты умрешь сейчас! Червей кормить и рыб – твое призванье! Тебя любила я, а ты так подло надругался надо мною! Будь проклят род твой до десятого колена, пусть зубы их крошатся, а херы не стоят, пусть кости их обмякнут, и дыни в огороде не растут!
Выпалив это, персик вонзила нож во все мягкие места на теле Мэтью, а пораженные ее проклятием случайные свидетели драмы не в силах были помешать ей резать его на ленточки. Обратив яростный взгляд к его пассии, ЁБА протянула окровавленные руки к ожерелью. Невеста Мэтью в страхе сделала круглые глаза и шагнула назад, но сзади не было ничего. Девушка упала в воду и, беспомощно взмахнув руками, утонула, игриво блеснув ожерельем напоследок.
Корабль же готовился к отплытию, несмотря на секущий дождь и разразившуюся трагедию. Персик бросилась бежать, но глаза, затуманенные слезами, кровью и немытыми волосами, обманули ее. Так она оказалась в теплых объятиях морских волков. В их действиях не было милосердия, девушку заковали в кандалы и бросили в трюм, надеясь продать в рабство при ближайшей остановке, а если бы сделка не вышла – сдали бы властям как хладнокровную убийцу.
Ее спасло чудо – на корабль напали пираты. В то время, когда бравые вояки резали команду аки свиней на бойне, дочь капитана, надеясь поживиться, шастала по кораблю. Там-то она и обнаружила персика, закованного в кандалы и морально сломленного, голодного и обесчещенного (неоднократно).
Она видела бабочек… Бабочки пели ей песню, которую когда пела мать над ее колыбелью. Она знала – это конец, она умирает. Пение прервалось хрипом и вскриком, не сразу поняла она, что это ее рот издает эти звуки после соприкосновения тяжелого ботинка со своими почками.
- Да она почти дохлая,- протянул чей-то голос сверху.
Персик зарычала и дернула обидчицу за ногу, а когда та упала на спину, громко сквернословя, накинулась на нее, пытаясь задушить собственной цепью. Завязалась драка, персик боролась неистово, с фанатизмом, но проиграла. Персик так не считала, но нож у горла говорил об обратном. Однако агрессорша не спешила убивать ее.
- Я оставлю тебе жизнь, - сказала она. – Но ты за это будешь служить мне.
Персик не знала, с чем связано это решение, но, подумав, решила согласиться.
Предисловие - квента писалась несколько дней и в соавторстве. В таком формате ранее писать мне не доводилось, но получилось вполне неплохо.
Предупреждения: много букв, мат, отсутствие логики.
В маленькой, но гордой семье родился сочный персик потенциально с двумя дынями. Потенциал проявит себя позже. На этом пролог можно закончить и начать, наконец, повествование
Елизавета Бриенна Алисия фон Тарт с Сапфировых островов (здесь и далее – ЁБА/Персик) родилась в волшебном краю, не омраченном ядовитыми парами цивилизации. Это был один из небольших островов той гряды, к которой стремятся в своих мечтах все путешественники. Когда рождается день, нежные розовые лучи юного солнца легко касаются живописных вершин <ебаных> островных гор и украдкой пробираются сквозь неплотно задернутые шторы в небольшую, но опрятную комнату, которая может принадлежать только чистой душой девушке. Озорные лучи щекочут щеку персика <с потенциальными дынями>, который нежится в своей теплой кровати. Потревоженный шалостями солнца персик не собирается лежать в кровати и праздно дожидаться, когда вырастут дыни, а пробуждается, чтобы присоединиться к чайкам, которые прославляют своим мелодичным криком красоту нового божьего дня.
Этот персик родом из благородной, уходящей своими корнями глубоко в землю истории, семьи, но по вине злого рока обедневшей и вынужденной трудиться не покладая рук, чтобы поддержать свое достоинство, ведь, несмотря на свое несчастное положение, этой семье нельзя отказать в гордости, которая знаменем развивается над непреклонными головами ее членов. ЁБА росла нежным цветком персика, чьи лепестки не были запятнаны ни каплей грязи, которой так много на раздолбанных дорогах нашей жизни. Она жила в волшебном мире детства, покуда ей не исполнилось семнадцать, когда пронзительный, пробирающий до костей ветер пронесся по островам, принеся с собой нечестивого, но прекрасного лицом юношу, чья душа давно пребывала в лапах Сатаны. Они встретились случайно, по крайней мере, в это искренне верило чистое сердце персика, но в действительности же юноша, чье имя было Мэттью <Пидор> подстроил их встречу: накануне в таверне, где он вливал в себя бочонок пива за бочонком, он подслушал разговор о благородной девушке, и хотя он и был неглуп, ум его омрачила корысть и в его воспаленном мозгу слово «благородство» влекло за собой и слово «богатство». Он решил, что молодой персик несказанно богата, к тому же наивна и будет отличным источником доходов на всю его жизнь, если он женится на ней.
Юный <Пидор> с первого же взгляда заставил созревшие дыни персика тяжело вздыматься в тугом корсете: несомненно, это была первая любовь, которая поразила ее сердце.
Близился день свадьбы. Волею случая Мэтью узнал, что кроме благородства, гордости и честности, семья ЁБЫ ничем не богата, а эти понятия стоили для него столько же, сколько навоз на подошвах его начищенных до блеска ботинок. Он ничем не выдал своей осведомленности и в ночь перед венчанием, под покровом темноты пробрался в комнату персика, через то же самое окно, через которое лучи солнца прибегали будить девушку. Воспользовавшись ее наивностью, он ее трахнул и спер все фамильные драгоценности, которые хранились в ее комнате и сбежал поутру, когда лучи нежного солнца еще не успели поймать его.
В жизни персика же наступила черная полоса: ее жизнь в мгновение ока разбилась на тысячу мелких осколков. Гордое семейство, узнав, что цветок персика сорван, растерзан, смят и выброшен в придорожную канаву, куда не заглядывают даже лучи солнца, изгнало ее из своего лона, как изгоняли из города еретика, преданного анафеме.
С тех пор у ЁБЫ началась совершенно другая жизнь: жизнь, полная приключений, странствий, неожиданных встреч и расставаний. Впрочем, кого мы обманываем. Персика ждал ушат полный помоев, каждое утро выливаемый из окна портовой таверны, под которым, среди грязных коробок и кошачьих трупиков, она нашла свое новое пристанище. Каждое утро теперь просыпалась она куда раньше, чем появлялись лучи солнца, уже не ласкового, но палящего, ибо после ее позора даже небесное светило отвернулось от нее. Персик с разбитым сердцем, но зрелыми дынями выживала в жестоком мире портовых улиц. Ни разу ее честь не была запятнана, так как украденный острый нож из лавки хлебопека словно говорил каждому: «Не подходи, а то сдохнешь, сука!». И они не подходили, бежали сломя голову, подскальзываясь в нечистотах, ломая себе бычьи шеи, падали в воду. Вскоре персик поняла, что ножом можно не только легонько тыкать в мягкие ткани, хотя это и было ее любимым занятием в этой новой жизни. Все искуснее становилась она, орудуя этим ножом и в миру, и в пиру: потроша очередную рыбину или отпугивая особо рьяного моряка, она была изящна и смертоносна, в то время как дыни ее тяжело вздымались от приложенных усилий.
Прошло много лет, кожа персика загрубела, душа покрылась коркой льда – ничего не осталось от той девушки, пробуждавшейся так невинно и робко когда-то, она была ожесточена этим миром и мир, не видя другого исхода, отвечал ей тем же.
Однажды, когда небо заволокло тучами, из которых шел беспощадный секущий дождь, жизнь персика снова изменилась. Жестокая ирония состояла в том, что колесо ее судьбы, совершив очередной оборот, нос к носу столкнуло ее с прошлым. Прошлое было облачено в богатый купеческий корабль, по трапу которого персик неуверенно шла, не зная зачем. Это судьба, несомненно, да вот только она пока не знала об этом. Стражник корабля хотел уже выкинуть дурно пахнущую и грязную героиню, но тут случился ключевой поворот этой истории. На трапе возник, словно из ниоткуда, Мэтью! Он не узнал ее, брезгливо пошевелив усом. Сердце девушки заколотилось в груди, подлетая к горлу, она начала задыхаться.
- <Пидор>! – вскричала она, не помышляя пока что ни о чем дурном. Но Мэтью, уже заметно погрузневший и холеный ответил ей лишь презрительным взглядом. Рядом с ним шла девушка – не старше персика – такая же юная и непорочная. Но разве можно остаться непорочной рядом с этим чудовищем? На белой шее висело фамильное ожерелье ЁБЫ, и это ожерелье сыграло роковую роль в ее жизни, жизни уже не такого юного <Пидора> и жизни персика.
- Как мог меня ты обмануть, повергнув в смрадную пучину? – спросила персик трагично и даже дыни немного опали. – Как смеешь ты сейчас стоять и рожей красною сверкать, не зная, что пережить мне довелось?
- Я думал, ты подохла под забором, - отвечал он ей.
Именно тогда персику открылась истина – невинности и драгоценностей не вернешь, но, главное, он никогда не любил ее. Сердце девушки было разбито, напрасно ночами она тешила себя надеждой, что ему пришлось уехать, что все происходящее с ней за эти годы – временные трудности на пути к царству света.
- Мерзавец, - крикнула она так, что даже трупики соседствующих с ней кошек услышали ее, - ты умрешь сейчас! Червей кормить и рыб – твое призванье! Тебя любила я, а ты так подло надругался надо мною! Будь проклят род твой до десятого колена, пусть зубы их крошатся, а херы не стоят, пусть кости их обмякнут, и дыни в огороде не растут!
Выпалив это, персик вонзила нож во все мягкие места на теле Мэтью, а пораженные ее проклятием случайные свидетели драмы не в силах были помешать ей резать его на ленточки. Обратив яростный взгляд к его пассии, ЁБА протянула окровавленные руки к ожерелью. Невеста Мэтью в страхе сделала круглые глаза и шагнула назад, но сзади не было ничего. Девушка упала в воду и, беспомощно взмахнув руками, утонула, игриво блеснув ожерельем напоследок.
Корабль же готовился к отплытию, несмотря на секущий дождь и разразившуюся трагедию. Персик бросилась бежать, но глаза, затуманенные слезами, кровью и немытыми волосами, обманули ее. Так она оказалась в теплых объятиях морских волков. В их действиях не было милосердия, девушку заковали в кандалы и бросили в трюм, надеясь продать в рабство при ближайшей остановке, а если бы сделка не вышла – сдали бы властям как хладнокровную убийцу.
Ее спасло чудо – на корабль напали пираты. В то время, когда бравые вояки резали команду аки свиней на бойне, дочь капитана, надеясь поживиться, шастала по кораблю. Там-то она и обнаружила персика, закованного в кандалы и морально сломленного, голодного и обесчещенного (неоднократно).
Она видела бабочек… Бабочки пели ей песню, которую когда пела мать над ее колыбелью. Она знала – это конец, она умирает. Пение прервалось хрипом и вскриком, не сразу поняла она, что это ее рот издает эти звуки после соприкосновения тяжелого ботинка со своими почками.
- Да она почти дохлая,- протянул чей-то голос сверху.
Персик зарычала и дернула обидчицу за ногу, а когда та упала на спину, громко сквернословя, накинулась на нее, пытаясь задушить собственной цепью. Завязалась драка, персик боролась неистово, с фанатизмом, но проиграла. Персик так не считала, но нож у горла говорил об обратном. Однако агрессорша не спешила убивать ее.
- Я оставлю тебе жизнь, - сказала она. – Но ты за это будешь служить мне.
Персик не знала, с чем связано это решение, но, подумав, решила согласиться.